— Здорово вы обманули и наказали боевиков! — восхитился Осипов.

— Самонадеянность всегда наказывается, — отметил Транквиллинов.

— Когда командующий вручал мне медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, он высказал мне замечание, зачем я угрожал журналисту. Мол, сделал доброе дело и сам себе испортил обедню. Намекнул, что если бы не жалоба журналиста, то он мог бы представить меня к более высокой награде.

— Какой же надо быть сволочью, чтобы вместо благодарности жаловаться на своего спасителя начальству! — возмутился Осипов.

— А теперь подумайте, может ли такой журналист давать объективную информацию о чем-либо? Я не исключаю, что именно по его вине второй журналист попал в плен к боевикам. Возможно, этот трус его туда заманил. Поэтому он за свою шкуру не боялся и не хотел идти к своим по дну тухлой реки, — сделал вывод Транквиллинов.

— Такое не исключено, — согласился с ним Волчий Ветер.

— Я слышал, что на стороне боевиков воевало много наёмников. Что вы можете сказать по этому поводу? — поинтересовался Провоторов.

— Одним словом на этот вопрос невозможно ответить. Против нас в Чечне воевали разные отряды. Были такие, которые состояли только из чеченцев. Другие отряды формировались исключительно из преступников разных национальностей: ими, как правило, руководили чеченцы. Существовали отряды наёмников. В таких отрядах было много украинских националистов, афганцев, албанцев, прибалтов, арабов и даже негров. Были наёмники из Москвы, Ростова и других городов России. Большинство наёмников понаехали в Чечню на заработки. Убивая наших солдат, они за такую работу получали у чеченцев баксы. Но вместо денег многие из них там нашли смерть. Из всех наёмников, воевавших в Чечне против нас, в живых осталось не более десяти процентов. К жизни в горных условиях наёмники менее приспособлены, чем чеченцы, поэтому они несли большие потери. Если мы чеченцев брали в плен, то за все время войны в Чечне я не видел ни одного случая, чтобы кто-то брал в плен наёмника. Как правило, мы их всех расстреливали на месте. Нас бесило, что кто-то на убийстве солдат надеялся заработать себе капитал. Были среди наёмников женщины-снайперы из Прибалтики, так называемые «Белые колготки». Солдаты охотились на них, как на зверей, ловили, насиловали, а потом казнили.

— Какая жестокость по отношению к женщинам, — укоризненно заметил Транквиллинов.

— Я, как и вы, тоже был противником таких издевательств над женщинами-снайперами, но они своей жестокостью к жертвам пробуждали в солдатах ответную изощрённую, звериную жестокость. Когда наёмники на собственной шкуре почувствовали, что вместо заработка они могут лишиться жизни, то, как крысы с тонущего корабля, разбежались по своим норам. Не стало ни батальонов украинских националистов, ни прибалтийских «Белых колготок», ни каких-либо других любителей лёгкой наживы. Хотя идейные наёмники из арабских стран остались, но они уже погоды не делали.

— Не так уж много боевиков воевало с вами в Чечне, почему же вы с ними так и не смогли справиться? — поинтересовался Провоторов.

— В том, что боевики остались не добиты и не уничтожены, виноваты не солдаты, а чиновники из Москвы. Они заботились о чеченцах больше, чем о своих солдатах. Только боевики попадут в окружение, только осталось их добить, как сверху поступает приказ: «Боевые действия прекратить, отступить на исходные позиции, начать переговоры с боевиками». Таких дурных приказов из Москвы приходило несчётное количество. Чиновникам из Москвы нравилась игра в кошки-мышки. Безусловно, кто-то на такой игре получал хорошие деньги и хотел, чтобы она продолжалась бесконечно. Мы все это видели, понимали, и даже у российских боевиков пропало желание участвовать в такой войне.

— А разве у нас были боевики? — удивился Транквиллинов.

— Были, и притом много. На них-то, тружениках войны, и держалась боеспособность нашей армейской группировки.

— Чем же они отличались от обычных солдат?

— Прежде всего своим воинственным духом, умением воевать. А внешне они от обычного солдата мало чем отличались. Носили обычную камуфляжную армейскую форму, но на головы повязывали тёмного цвета косынки, на затылке стянутые в узел. На прикладе автоматов у них было нарисовано перо беркута, имелись насечки, говорящие о количестве боевиков, уничтоженных бойцами за время военной кампании. Короче, это были патриоты, которые с честью выполняли в Чечне свой воинский долг. Они в плен не сдавались чеченцам, а если и попадали к ним в руки, то или тяжелоранеными, или уже убитыми.

— У чеченцев тоже, говорят, была своя гвардия? — спросил Осипов.

— Была на фронте и есть сейчас. Они называли себя «одинокими волками». Их форма несколько отличалась от формы рядового боевика. Так, на зеленом берете цвета знамени Аллаха и пророка Мухаммеда имелась эмблема, на которой был изображён ичкерский волк. Не у всех «одиноких волков» имелись на поясах бляхи с этим изображением. Повидимому, в гвардии таких блях на всех не нашлось. На спине такого гвардейца краской или фломастером было написано по-русски «Волк». Для «одинокого волка» отдать жизнь в бою за свою веру считалось не большой потерей. В бою они вели себя смело. К поверженному противнику относились жестоко. Они считали, что Аллах спишет им все грехи и они обязательно попадут, когда их убьют, в рай. Мы их понимали и как к противникам относились с уважением, но не более того.

— Честно признайся: солдаты в Чечне грабежами занимались? — задал Провоторов каверзный, неприятный для Волчьего Ветра вопрос.

— Моя группа занималась армейской разведкой. Могу сказать, что мои подчинённые мирное население не грабили, не обижали. Не были способны на такую подлость. Я заметил, что солдаты разных родов войск проявляли к мирным жителям завидную терпимость и миролюбие. Как-никак, а они и мы являемся жителями одного государства. Однако нашей сознательностью, во вред гражданскому населению, пользовались боевики. Днём они себя выдавали за мирных жителей, лояльных к солдатам своей страны, носили на головах белые повязки. С наступлением ночи — вооружались, становились боевиками. Оказавшись за спиной нашего солдата, они или резали его, как барана, или убивали из стрелкового оружия. Короче, я много повидал трупов и наших солдат, и боевиков на полях сражений. Очень редко можно было увидеть убитого боевика, у которого не были бы вывернуты наружу карманы. Поэтому я думаю, что наши солдаты мёртвых боевиков грабили, но я их за это не осуждаю. На деньги противника наши солдаты покупали себе еду, одежду и многое другое, что помогало выжить.

— Живой человек или мёртвый, даже если он противник, его грабить нельзя, — убеждённо заявил Транквиллинов.

— Я с вами полностью согласен. Только ответьте мне тоже откровенно: имеют ли право люди, пославшие солдата на войну, не кормить его, не обогревать, не заботиться о его чистоте? Солдаты недоумевали: кому надо, чтобы их морили голодом, в чьих это интересах?

— Это тоже чьё-то преступление.

— Вы знаете, чьё это преступление, но не желаете делать конкретных выводов. Пусть это останется на вашей совести, — заметил Транквиллинову Волчий Ветер. — Когда солдата доведут до крайности, он не только ограбит мёртвого боевика, но может и виновника своих бед превратить в котлету, и будет прав. Человека с оружием в руках не уважать, обижать опасно. Ведь в семнадцатом году именно человек с ружьём привёл коммунистов к власти.

— Ваши доводы убийственно убедительны, и я свои замечания по поводу того, что солдаты грабили убитых боевиков, снимаю. Александр Георгиевич, я видел на поясе ваших брюк бляху с изображением головы волка. Как я понимаю, она когда-то принадлежала чеченскому гвардейцу. Для того чтобы её заполучить, вы должны были убить её владельца, — предположил Транквиллинов.

— Я так и поступил, но убил его не из-за бляхи, а выполняя боевое задание.

— Все это понятно. И вместе с тем не могу не задать вам своего наивного вопроса, причём из добрых побуждений. Вы не боитесь, что чеченцы, чьих родственников вы убили, увидев у вас на поясе бляху «одинокого волка», захотят вам отомстить? Вам такая мысль не приходила в голову?